Они пришли с войны - Страница 46

В боевой обстановке я носил на предплечьях еще и наборы метательных ножей – по три на каждом предплечье, поскольку метать ножи могу как с правой руки, так и с левой. Конечно, метательный нож – это не то оружие, которое дает стопроцентную гарантию поражения даже при силовом попадании. Нож при метании не уходит глубоко в тело, если только не попадешь в горло или в глаз. Попадать в горло я умел. Но в этот раз метательных ножей у меня не оказалось. Пришлось обходиться без них. И я не намеревался оставлять после своего визита трупы. Тем более, что в данной ситуации это были бы трупы ни в чем не повинных людей, просто делающих свою работу старательно и с совестью. Старательно и с совестью должен выполнить свою работу и я, потому что кроме меня никто ее сделать не сможет. А от результата этой работы зависит многое.

Однако время шло, и пора было приступать к действию. Мне в эту ночь предстояло еще навестить и гараж Законодательного собрания области. Значит, следовало торопиться. Хотя «торопиться» – вовсе не значит, что я должен действовать необдуманно.

Я собрался уже покинуть машину и приступить к делу, когда сработала боевая привычка. Я приучен всегда смотреть, куда ступает моя нога, чтобы под обувью ничего не треснуло, не щелкнуло и не разбудило тишину. Так все было и в этот раз. Я посмотрел сквозь стекло дверцы, уже открывая ее, и, несмотря на темноту, усиленную сумраком нескольких стоящих поблизости расцветающих ив, увидел, как под дверцей что-то шевелится. И при этом без труда идентифицировал чью-то ползущую задницу. Но дверца уже открылась в этот момент. Даже почти распахнулась. И если бы человек пожелал встать, он спиной, прикрытой бронежилетом, мог бы просто своротить мне дверцу. Что, вообще-то, требует больших физических сил. Конечно, можно было бы дверцу захлопнуть, включить двигатель и уехать прямо по тем кустам, по которым я сюда приехал. Но тогда человек вскочил бы беспрепятственно. И что бы я на его месте сделал? Я бы ударил прикладом автомата, а то и стволом прямо в лобовое стекло машины. Причем ударил бы так, чтобы автомат и стекло пробил, и водителя, запертого между сиденьем и рулем, достал. Почему же этот противник не мог решиться сделать так же?

Я не мыслил таким образом, не просчитывал ситуацию. Она просчиталась в голове автоматически, с выделением готового вывода о правильных действиях. Я сразу понял, что этому ползуну нельзя позволить встать во весь рост, то есть нельзя закрывать дверцу. И потому, оставив ее полностью распахнутой и во избежание ее сильного повреждения, я шагнул вперед и не наступил, а спрыгнул с ударом каблуком по коленным сухожилиям ползуна. Удар был не слабым и резким. И, как я представлял, очень болезненным. «Ползун» попытался все же встать на четвереньки, неуклюже подобрав ногу и повернувшись ко мне задом, поскольку лежа развернуться он, в силу своего неумения это делать, не смог. Но этим он сам себя жестко «запер» между землей и дверцей. А «запертый» человек, недвижный, не в состоянии сопротивляться. Но ему самому следовало думать, когда полз, в какое положение он попадет. А я, соображая между тем, где я «прокололся», если меня здесь дожидались, дал ползуну сзади увесистый пинок подъемом стопы в пах. Он сразу перестал ломать своей спиной дверцу машины, свалился на бок и зажался, хотя не завизжал кастрированным поросенком, но, наверное, очень хотел завизжать именно так. Между тем я вспомнил, что во время беседы с капитаном Саней мне показалось, что в одной из машин, стоящих рядом с домом, на пассажирском сиденье на мгновение засветился огонек сигареты. Тогда я подумал, что это мог быть отблеск фары идущей вдалеке машины, и не проконтролировал ситуацию полностью. Но это, видимо, был мой натуральный «прокол»…

Глава одиннадцатая

Не зная даже, какие силы мне противостоят, я не думал о том, как выкрутиться из положения. Я просто действовал исходя из обстановки, будучи готов пробиться, прорубиться, прорваться и не позволить себя задержать. Конечно, плохо, что машина «засветилась». Но есть стандартный ход, которому менты обычно не верят, однако противопоставить никогда ничего не могут – бросить машину и заявить об угоне. Подозрения останутся, но доказательств не будет. Но предварительно следует забрать из машины все свое. По крайней мере, карту капитана Сани, чтобы не подставлять ее предоставлением мне документа с грифом «для служебного пользования». Это документ строгой отчетности. А Радимовой неприятностей и без меня хватает. Капитан Взбучкин, на котором карта числится, в состоянии, наверное, вспомнить, что оставил карту у капитана Сани. И еще необходимо захватить инвалидную реабилитационную палочку. Если она попадет в руки ментам, то к полковнику Быковскому уже не вернется. И не потому, что ее посчитают опасным холодным оружием. Просто такая палочка не может не понравиться ментам. А для Быковского это память. Память надо уважать.

Я хотел сразу заскочить в машину, чтобы уехать, а потом машину бросить, стерев все отпечатки пальцев. Иначе как объяснить, что в машине не было отпечатков пальцев угонщика, перекрывающих мои отпечатки. Это было бы еще одним «проколом». Я уже начал поворачиваться в сторону машины, но тут заметил еще одну тень за кустом. Пришлось сделать скачок вперед и нанести длинный хай-кик туда, где у тени должна была находиться голова. И попал достаточно сильно. Мне даже показалось, что у меня на башмаке шнуровка от удара лопнула. Но сбоку приближались еще две тени. Я шагнул к ним, готовый бить и бить, пока не прорвусь…